Юрий Герман - Чекисты [Сборник]

Не было никакой головной боли и никаких срочных дел. Был страх, и была вдруг вспыхнувшая с особой силой неприязнь к этому ресторану, музыке, Ленинграду, ко всему советскому, — острая неприязнь, срывавшая с тормозов.

А это самое опасное — сорваться с тормоза. Перестать контролировать каждый свой шаг и каждое слово. И не только каждый свой шаг и каждое слово, но и каждый шаг и каждое слово любого из людей вокруг себя.

Вот тот старик за столиком в углу… Не слишком ли часто он смотрит на них? Что ему, некуда больше смотреть? Смотрел бы на девушек!

Черт же возьми, как это трудно! Дипломат — что звезда кино: он всегда невольно привлекает внимание. А девиз разведки совсем другой: не привлекать внимания! Растаять в массе похожих на тебя, потеряться!

Ну, а если ты одновременно и дипломат, и, говоря грубо, шпион? Ты находишься тогда все время как бы в освещенном прожектором круге!

Утром они вышли из гостиницы. Настроения прогуливаться не было: легли поздно, спали плохо. На стоянке в двух шагах от гостиницы имелось несколько свободных такси. Но брать здесь машину не следовало.

Побрели по улице. Просто так, куда глаза глядят.

Шли долго, не замечая ни архитектуры домов, ни лиц и одежды встречных людей. Было не до того.

В конце концов вопрос, наблюдают или не наблюдают за ними на пути от вокзала до гостиницы, был более или менее теоретическим. Он представлял интерес лишь с точки зрения того, какое значение придавалось их визиту в Ленинград. Если угодно, это был вопрос самолюбия. Теперь же наличие или отсутствие наблюдения имело практическое значение.

Наконец убедились: все благополучно. Тогда взяли такси.

— На Васильевский остров, пожалуйста, — сказал шоферу один из приезжих.

Хотелось еще прибавить: «Черт возьми, какой трудный день!» — не по-английски, конечно, по-русски, — но спутник его, морщась, потер лоб. По уговору это значило: «Таксер подозрителен, не надо ничего говорить».

Он взглянул на шофера: молодой парень с простодушным лицом. Невероятно, чтобы такой мог оказаться опасен. Но спорить не стал. И даже вспомнил про себя подходящую русскую пословицу: береженого бог бережет.

Но уж зато к Морскому вокзалу они подошли в полной уверенности, что за ними нет «хвоста», и шагали поэтому быстро, так, чтобы успеть на ближайший теплоход и зря не болтаться на пристани.

Ну и на палубе они стояли вовсе не для удовольствия— уж какое там удовольствие на таком ветру! Один из них поглядывал по сторонам, а другой в это время, засунув руки в карманы плаща, а на самом деле — в карманы брюк, потому что карманы плаща были прорезаны, крошечными карандашиками делал заметки на листочках небольших специальных блокнотов: писал он на листочках только цифры и буквы.

И-когда они закуривали, то на самом деле аппаратики, вмонтированные в зажигалки, фотографировали катер пограничной охраны…

Но вот и Петродворец.

Сошли с теплохода. Постояли у пристани. Было важно установить: все ли приехавшие на корабле уйдут осматривать дворцы.

Ушли все. Это было чудесно.

Теплоход отчалил.

Они все стояли у пристани.

Говорят, здесь прекрасные дворцы и лучшие в мире фонтаны. Гений зодчих и скульпторов создал неповторимое. Восстанавливая дворцы после войны, одно из зданий ошибочно (чертежи погибли) сделали на несколько сантиметров выше. И это привело к тому, что гармония была нарушена. Пришлось все переделывать, опускать гигантскую крышу!

Но к чему им осматривать дворцы и фонтаны? Разве это входит в их обязанности?

Еще до поездки в Ленинград они заучили специальную карту-схему невского берега. На ней все заводы, цеха, строящиеся суда были обозначены особыми номерами.

И тогда же они заучили числа, буквы и условные знаки, с помощью которых можно было наиболее кратко ответить на тот или иной вопрос, интересовавший специалистов военно-морской разведки.

И теперь, стоя на пристани Петродворца, они морщились не от ветра и не от бликов сентябрьского солнца, а потому, что в памяти их, забитой цифрами и буквами кода, просто не было места ни для чего другого.

Ну и еще морщились от того, конечно, что все-таки никак не могли решить: следят за ними или нет?

Знать это было особенно важно теперь, когда в карманах лежали блокноты, исписанные втемную корявыми цифрами: 18–34; 21–14; 23–51; 41–37…

18, 21, 23, 41—это номера позиций на карте-схеме.

34, 14, 51, 37 — ответы: характеристики объектов.

34 — новый корпус ангарного типа с воротами во всю высоту громадной торцовой стены. Видимо, в. этом эллинге ведется строительство судов, которые необходимо укрыть от посторонних глаз, и значит за ним в будущем надо особо внимательно наблюдать, стараясь оказаться возле него по пути в Петродворец, но в такой момент, когда ворота будут открыты.

14 — строящийся корабль на стапеле, заслоненный щитами. По той части обводов, которые удалось разглядеть, — совершенно новой конструкции.

51—закрытая металлическим коробом конструкция на палубе ремонтирующегося на плаву катера. Странно— как может судно такого малого водоизмещения нести столь мощную конструкцию?

37 — участок берега, занятый дровяным складом. С него можно хорошо рассматривать и даже фотографировать территорию одного из заводов.

Цифры скупы. Глаз видит гораздо больше. Строящееся новое судно, мелькнувшее за щитами, такое необычное, что его невозможно описать с помощью заранее заготовленных цифр-ответов, он определил как судно новейшей конструкции. Но верно ли это? Да и «новейшее» — это уже собирательный термин. А для специалистов самое ценное — подробности. То, что Советский Союз строит корабли новых конструкций, известно и без того! Но разве можно сделать детальную запись? Даже крошечный блокнот, содержащий одни только цифры, и то — уличающий документ! Дипломаты ведь не имеют права заниматься разведывательной деятельностью!

И, конечно, опасно, что к тебе вдруг обратятся официальные лица — работники органов госбезопасности.

Но это еще полбеды.

Они сделают замечание, но они знают, что личность дипломата неприкосновенна.

Гораздо страшней, если станешь объектом внимания толпы — этих бдительных советских людей…

Обыскивать дипломата нельзя. Но разве толпу остановишь? От нее не заслонишься, синим картонным квадратиком дипломатической карточки — стихия! Что там ей объяснишь!

И насколько легче работать, скажем, в Греции или Италии, где просто не принято вмешиваться в поведение богатых людей. Мало ли какие причуды могут быть у господ? Хочет — пишет в открытую, хочет — засунув блокнот в карман брюк.

А в этом Советском Союзе привяжется землекоп или грузчик: «Покажи! Дай! Что ты там делал? Давай сюда фотоаппарат!» И от него не избавишься, не откупишься деньгами!

Милиция (советская милиция!) является тогда как спасение. Но и милиция может не все: толпа напирает, шум, крики, требования: «Пусть выложит! Пусть покажет, что там писал! Мы видели…»

И требуют не только мужчины, но и старухи, дети…

Ужасно!

Скорее, скорее из этого Петродворца! Дело сделано. Изменения позиций И, 18, 21, 24 зафиксированы. Наблюдения, сделанные в прошлый приезд другим дипломатом-разведчиком на позициях 49, 63, 78, подтверждены. Найдено удобное место для фотографирования (37). Если туда проникнуть, можно укрыться за штабелями дров и поработать. Сфотографирован катер пограничной охраны. Эксперты будут довольны!

Теперь нужно снова промчаться на теплоходе вдоль невского берега (может, и еще что-либо удастся заметить) — и назад, в Москву: писать рапорт об удачной поездке.

Конечно, визуальная разведка — это не похищение секретных документов или образцов вооружения. Но когда ее ведут по единому плану дипломаты сразу нескольких посольств, выводы неизменно оказываются важными. В разведывательной работе, в конце концов, самое главное — иметь некоторое количество точно установленных и пусть даже не выдающихся фактов. Анализ довершит остальное!

Итак, скорее, скорее назад — в Ленинград, в гостиницу, а потом и в Москву, под защиту посольских стен.

Несколько фактов из хроники.

Помощник военно-морского атташе Соединенных Штатов Америки Рэймонд Смит прибыл в нашу страну на теплоходе «Балтика». Это случилось 2 июля 1962 года.

Теплоход шел из Лондона в Ленинград. Смит ехал всерьез и надолго. С ним вместе плыли жена и трое детей — два мальчика и девочка. Старшему мальчику шел тринадцатый год, и дети были как дети: бегали по палубе, с завистью поглядывали на матросов и капитана. У жены Рэймонда Смита всю дорогу хватало забот.

Были заботы и у Смита.

Худощавый, лет сорока, с большим лбом, он чертами лица и манерами походил на научного работника. Держался спокойно и ровно. Так ровно, что лишь очень опытный психолог мог бы разгадать за этим постоянную настороженность.